общество разночинной молодежи в Санкт-Петербурге (кон. 1844 - нач. 1849). Первоначально занимались самообразованием. На общедоступных "пятницах" у М. В. Петрашевского обсуждали преимущественно теоретические вопросы, в кружках братьев Дебу, Н. С. Кашкина, С. Ф. Дурова, Н. А. Момбелли и др. - вопросы об организации тайного революционного общества, о подготовке крестьянского восстания, о создании подпольной типографии. Готовилась агитационная литература для народа ("Десять заповедей" П. Н. Филиппова, "Солдатская беседа" Н. П. Григорьева). Арестованы 23.4.1849. Под следствием 123 человека. Военный суд судил 22 человека, из них 21 - приговорен к расстрелу (заменен всем различными сроками каторги и арестантских рот). В 1856 амнистированы.

Петрашевцы. - В истории новейшей русской литературы так наз. делоПетрашевского или петрашевцев занимает видное место, потому что ни водном из русских политич. процессов не участвовало столько литераторов иученых. Кроме самого Петрашевского, издавшего, под псевдонимомКириллова, замечательный "Словарь иностран. слов", был замешаныДостоевский, Плещеев. Пальм, Дуров, Толь, химик Ф. Львов, гигиенист Д.Д. Ахшарумов - замешаны непосредственно, потому что бывали на пятницахПетрашевского и были там переписаны. Но кружок Петрашевского,посредством отдельных членов своих (Дурова, главн. обр.), стоял в теснойсвязи со множеством других, где рассуждали совершенно в том же духе опритеснениях цензуры, о безобразии крепостного права, о продажностичиновничества, где с страстным интересом читались и комментировалисьтеории Кабе, Фурье, Прудона и, наконец, с восторгом слушалось письмоБелинского к Гоголю. Один из таких кружков собирался у ИринархаВведенского ; к числу его участников принадлежали молодые литераторы истуденты Г. Е. Благосветлов, А. П. Милюков и Н. Г. Чернышевский.Известный Вигель, знавший об этих собраниях и тесной связи их ссобраниями у Петрашевского, сделал в этом смысли донос, и толькоотсутствие точных сведений у Липранди, а всего более заступничествоРостовцева, очень любившего Введенского, спасли последнего и друзей его.Кроме того, ускользнули от преследования многие из бывших на собраниях усамого Петрашевского, как напр. Энгельсон, впоследствии деятельныйучастник Герценовской "Полярной Звезды", известный теоретик новейшегославянофильства - Николай Данилевский, М. Е. Салтыков-Щедрин и долгоевремя усердно посещавший пятницы Петрашевского Аполлон Майков. Наконец,к П. можно причислить двух первоклассных писателей, которые толькопотому не попали в число подсудимых, что умерли раньше начала следствия:Валериана Майкова и Белинского. Валериан Майков был очень дружен сПетрашевским и принимал большое участие в составлении "Словаряиностранных слов" Кириллова, который был одним из крупнейших corpusdelicti процесса. Белинский, за свое письмо к Гоголю, вероятно был быпричислен к преступнейшей категории сообщества", так как многие из П.только и были повинны что в распространении этого письма. Окончательныйприговор генерал-аудиториата относительно Плещеева мотивирован так:"Плещеева, за распространение письма Белинского, лишить всех правсостояния и сослать в каторжную работу на заводах на 4 года". Одним измотивов, на основании которых Головинский, Достоевский, Пальм присужденык смертной казни, выставлено недонесение о распространении письмаБелинского. Дело Петрашевского долго составляло предмет государственнойтайны. Самое имя Белинского было изъято из обращения и даже в первыегоды царствования Александра II не произносилось в печати прямо, азаменялось выражением: "критик гоголевского периода". Этатаинственность, в связи с суровым наказанием, понесенным участниками"общества пропаганды", создала представление о деле Петрашевского, как осерьезном политич. заговоре, который часто ставился наряду с заговоромдекабристов. Такое представление рушилось после обнародованиядокументов, относящихся к делу П. "Члены общества" - говорил в своемдокладе Липранди - "предполагали идти путем пропаганды, действующей намассы. С этой целью в собраниях происходили рассуждения о том, каквозбуждать во всех классах народа негодование против правительства, каквооружать крестьян против помещиков, чиновников против начальников, какпользоваться фанатизмом раскольников, а в прочих сословиях подрывать иразрушать всякие религиозные чувства, как действовать на Кавказе, вСибири, в Остзейских губерниях, в Финляндии, в Польше, в Малороссии, гдеумы предполагались находящимися уже в брожении от семян, брошенныхсочинениями Шевченко(!). Из всего этого я извлек убеждение, что тут былне столько мелкий и отдельный заговор, сколько всеобъемлющий план общегодвижения, переворота и разрушения". На самом деле, однако, по судуоказалось совершенно иное. "Буташевич-Петрашевский" - сказано в докладегенер. аудиториата - еще с 1841 г. "пытался поселять зловредные началалиберализма в молодом поколении". Начиная с 1845 г., Петрашевский"собирал у себя в известные дни знакомых ему учителей, литераторов,студентов и вообще лиц разных сословий и постоянно возбуждал суждения,клонившиеся к осуждению существующего в России государственногоуправления". Не довольствуясь этим, Петрашевский, в конце 1848 г.,совещался с Спешневым, Черносвитовым, Момбелли. Дебу, Львовым "обучреждении тайного общества, под названием, как сами они выражались,товарищества или братства взаимной помощи из прогрессистов и людейпередовых мнений, которые бы могли двинуть гражданский быт вперед, нановых началах, посредством возвышения друг друга; однако же, этообщество, по разномыслию членов, не состоялось". Итак, люди ни разу непошли дальше отвлеченных рассуждений, даже в теории не могли сговоритьсяотносительно какой-либо организации. Тем не менее, суд сошелся сЛипранди в общей оценке "общества" и приговорил всех участников его ксмертной казни. Суровый приговор был мотивирован исключительно"преступными разговорами", "вредными идеями", "гнусным либерализмом",как выразился Момбелли в своем покаянном показании. Высказанные насобраниях у Петрашевского "вредные мысли" сводились к следующему:Ястржембский 18 марта произносил речь, которая "была усеяна солью наздешнее чиномание", Он же с похвалою отозвался о Прудоне, но "Ламартинаразбирал с самой дурной стороны", Головинский на собрании 1 апреля"отличался красноречием, дерзостью выражений и самым зловредным духом,разбирая три главные вопроса: освобождение крестьян, свободукнигопечатания и преобразование судопроизводства". Кузьмин "принималучастие в прении о тех же вопросах ". Тимковский, "говоря о намерениипринести жалобу в правительствующий сенат на неправильное его увольнениеот службы, присовокупил, что этим единственно хочет подать пример идругим, подобно ему отставленным от службы, которые теряют вместе сслужбою и свое пропитание". Ахшарумов "говорил, что вопросы осудопроизводстве и об освобождении крестьян должны разрешиться в Один итот же день". Григорьев "принимал участие в прениях об освобождениикрестьян. Дуров, в "заседании" 25 марта, читал свое пропущенное цензуроюи следовательно свободно обращавшееся в книжной торговле предисловие ксочинениям Хмельницкого. "Все общество рукоплескало. Дуров жаловался,что цензура многое не пропустила, но Петрашевский прибавил: все должныстараться писать в подобном духе, потому что, хотя цензура вымараетдесять, двадцать мыслей и идей, но хотя пять, да всетаки останутся"(Полный список всех участников в деле П.: 1) титул. сов. МихаилБуташевич-Петрашевский (27 л.), 2) помещик Курский губ. Николай Спешнев(28 л.) , 3) поручик л.-гв. московского полка Николай Момбелли (27 л.),4) поручик, л. гв. конногренадерского Ник. Григорьев., 5) штабс-капитанл. гв. егерского полка Федор Львов (25 л.); 6) студент спб. университетаПавел Филиппов (24 л.), 7) кандидат спб. университета. Дмитрий Ахшарумов(26 л.), 8) студент спб унив. Алекс. Ханынов (24 л.). 9) служащий вазиат. дип. Конст. Дебу 1-й (38 л.), 10) служащий там же Иппол. Дебу 2-й(25 л.), 11) служащий там же Ник. Кашкин (20 л.), 12) отст. коллеж.ассес. Литератор Серг. Дуров (33 л.), 13) отставной инж.поруч. литераторФед. Достоевский (27л.), 14) не служащий дворянин литератор АлексейПлещеев (23 л.), 15) титул. советн. Вас. ГоловинскиЙ (20 л.), 16)учитель главн. инжен. учил. Феликс Толь (26 л.). 17) помощник инспекторав технол. инст. Ив. Ястржембский (34 л.), 18) поруч. л гв. терскогополка Александр Пальм (27 л.), 19) тит. сов. Конст. Тимковский (35 л. ).20) отст. коллеж. секр. Алекс. Европеус (27 л.); 21) мещанин ПетрШапошников (28 л.), 22) сын поч. гражд. Вас. Катепев (19 л.), 23) отст.подн. (бывший исправник) Раф. Черпосвитов (39 л.)). П. сильно увлекалисьидеями франц. социальных реформаторов, но в этом увлечении не былоничего политически опасного, и притом оно было общим весьма многимобразованным людям того времени (см. воспоминания Панаева, Анненкова,Милюкова, Достоевского, Салтыкова, письма Белинского и мн. др.).Разговоры о Нью-Ланарк Оуэна, об "Икарии" Кабэ, о "фаланстерах" Фурье, оПрудоне, Луи-Блане составляли преобладающую тему задушевных бесед,имевших безусловно платонический характер. Из социальных системсобеседники черпали только общегуманную подкладку, стремление положитьобщее благо, правду и справедливость в основу общественной жизни. Обустройстве фаланстеров в России они не думали. Особое положение между П.занимали только трое - Спешнев, Момбелли и Петрашевский, а сспециально-военной точки зрения - и Григорьев. В бумагах Спешнева былнайден проект обязательной подписки членов предполагаемого "русскогообщества", по которой они, на случай надобности, обязываются "не щадясебя принять полное открытое участие в восстании и драке". Судустановил, что проект этот есть единичное дело Спешнева, о которомничего не знал даже глава "заговора" - Петрашевский. В бумагах Момбеллибыли найдены "в высшей степени дерзкие выражения против священной особыЕго Величества". Важность этого обстоятельства увеличивалась в весьмасильной степени тем, что Момбелли был офицером. С точки зрения нарушениявоенной дисциплины был виновен и автор "Солдатской Беседы", Григорьев,хотя "беседа" только констатировала те тяжкие условия солдатской службытого времени, улучшение которых всегда ставится в число крупнейшихзаслуг имп. Александра II. Не свидетельствуют о серьезности замыслов П.и показания, данные ими во время следствия и суда - показания,выражающие, большею частью, раскаяние и сожаление. Только самПетрашевский, по замечанию следственной комиссии, Один из всехарестантов являлся "дерзким и наглым" и объявил, "что, стремясь кдостижению полной, совершенной реформы быта общественного в России,желал стать во главе разумного движения в народе русском"; ноПетрашевский был, что называется, "человек беспокойный", не желалпринять помилования по амнистии 1856 г., настаивал на пересмотре дела идаже в самый разгар новых веяний cумел восстановить против себя такогочеловека, как граф Муравьев Амурский, крайне мягко относившийся кполитическим ссыльным. И однако сам Петрашевский, когда в Дуровскомкружке возникла мысль обзавестись тайною литографиею для распространенияфурьеристских взглядов, решительно протестовал против такого намерения,которое и было оставлено. Как только общественная атмосфера изменилась,Петрашевский стал искренним другом правительства. Одним из главныхпунктов обвинения против Петрашевского послужил изданный им "Словарьиностранных слов" (см. выше), беспрепятственно пропущенный цензурою идаже посвященный вел. князю Михаилу Павловичу. Написанный страстно иувлекательно, "Словарь" имел в виду стать чем-то вроде Вольтеровского"Dictionnaire phlIosophique". Слог его несколько похожий на проповедь,был вообще в ходу в сороковых годах, под влиянием "Parols d'un croyant"Ламеннэ. Основное стремление словаря - показать, что обновлениеобветшалых форм жизни есть необходимое условие всякого истинночеловеческого существования. Словарь мечтает о гармонии общественныхотношений, о всеобщем братстве и солидарности. Конституциею составителисловаря не очарованы; по их словам, "это хваленое правление - ничтоиное, как аристократия богатства. " Столь же враждебно отношение словаряк капитализму. В общем, словарь есть живое отражение идей, шедших к намиз Франции сороковых годов. Как и во всем, что исходило от П., в нем небыло ничего грозившего общественному спокойствию. Подводя итоги, нельзяне придти к заключению, что "общество пропаганды" в действительностибыло обществом либеральных журфиксов. Совершенно справедливо говоритДостоевский в "Дневнике писателя": "название П. неправильное, ибочрезмерно большое число, в сравнении с стоявшими на эшафоте, носовершенно таких же как мы П. осталось совершенно нетронутым и необеспокоенным. Правда, они никогда и не знали Петрашевского, но совсемне в Петрашевском было и дело, во всей этой давно прошедшей истории". П.были, в сущности, только тонерами идей, которые чрез несколько лет сталиинтегральною частью правительственной программы. Наряженный над нимивоенный суд нашел, однако. что "пагубные учения, породившие смуты имятежи во всей Зап. Европе и угрожающие ниспровержением всякого порядкаи благосостояния народов, отозвались, к сожалению, в некоторой степени ив нашем отечестве. Горсть людей, совершенно ничтожных, большею частьюмолодых и безнравственных: мечтала о возможности попрать священнейшиеправа религии, закона и собственности". Все подсудимые были приговоренык смертной казни расстрелянием; но, принимая во внимание разныесмягчающие обстоятельства, в том числе раскаяние всех подсудимых, судсчел возможным ходатайствовать об уменьшении им наказания, а Пальмуиспрашивал даже полное прощение. Наказания действительно были смягчены:Петрашевскому назначена каторга без срока, Достоевскому - каторга на 4года, с отдачей потом в рядовые, Дурову - тоже самое, Толю - 2 годакаторги, Плещееву отдача рядовым в оренбургские линейные батальоны и т.д. Пальм был переведен с тем же чином в армию. Не смотря на этосмягчение, П. пришлось выдержать, как с содроганием вспоминаетДостоевский, "десять ужасных, безмерно страшных минут ожидания смерти".22 декабря 1849 г. они были привезены из Петропавловской крепости (гдеони провели 8 месяцев в одиночном заключении) на Семеновский плац. Импрочли конфирмацию смертного приговора; подошел с крестом в рукесвященник в черной ризе, переломили шпагу над головою дворян; на всех,кроме Пальма, одели предсмертные рубахи. Петрашевскому, Момбелли иГригорьеву завязали глаза и привязали к столбу. Офицер скомандовалсолдатам целиться... Один Кашин, которому стоявший возле негооберполицмейстер Галахов успел шепнуть, что все будут помилованы, знал,что все это - только церемония; остальные прощались с жизнью и готовились кпереходу в другой мир. Григорьев, который и без того от одиночногозаключения несколько повредился в уме, в эти минуты совсем его лишился.Но вот ударили отбой; привязанным к столбу развязали глаза и прочлиприговор в том виде, в каком он окончательно состоялся. Затем всехотправили обратно в крепость, за исключением Петрашевского, которого тутже на плацу усадили в сани и с фельдъегерем отправили прямо в Сибирь.Ср. "Записки" И. Н. Липранди в "Русской Старине" (1872,. №7); "Обществопропаганды в 1849 г. " (Лиц., 1875); "Новое Время", 1881 г. № 1790;Плещеев, в "Молве" (1881, № 50); Вуич, в "Порядке" (1881, № 48);Милюков, в "Русской Старине" (1881, № 3); "Pyccкие Инвалиды", 1849, №.276 (приговор); Ор. Миллер, "Биография Достоевского"; Достоевский,"Дневник писателя"; В. И. Семевcкий, "Крестьянский вопрос" (т. 1) и в"Сборнике правоведения" (т. 1). В беллетр. форме дело Петрашевскогопредставлено в романе Пальма, "Алексей Слободин" и в "Итогах жизни", П.М. Ковалевского ("Вестник Европы", 1883, №№ 1 - 3). С. Венгеров.